Георг Тракль

Он страстью, вечный свет, горит,
греховный пламень в сердце скрыт!
Будь счастлива, Мария!

Твой бледный лик расцвёл тайком,
пылает плоть твоя огнём,
ты — женщина, Мария!

О, лона сладостный родник,
в глазах — улыбка, боль и крик,
ты — матерь, о Мария!

Иду на вечер, и вдогон
поет мне ветер с высоты:
— Ты видимостями заворажен!
О, знай, кому поддался ты!

И шепчет голос неземной:
— Как пусто у тебя в груди!
Забудь, что дух смущает твой!
Знай: боль всех болей — впереди!

Мы встретились с ним в чужом краю,
вопрос в глазах усталых пряча:
— Как мог ты жизнь сгубить свою?
Молчи! Молчи! Не надо плача!

Пахнуло холодом ночным,
и в дали облака тянулись.
И разошлись в ночи мы с ним
в молчанье — и не оглянулись.

Истление сновидческого рая,
и сердце овевается тоской,
от сладостей дурманных отвращая
и муча болью самой распростой.

И сердце постепенно затихает,
как музыка, и мается в хандре,
и венчик звёздной веры увядает,
ах, на разбожествлённом алтаре.

И остаётся в чуткости всегдашней
великий стыд, когда твой сон зачах;
как в отсвете кривом — твой день вчерашний;
и сокрушает повседневный страх.

В калитку узкую вступаю!
Как по аллее сбивчив шаг,
и затихают, замирая,
дыханье слов и шум зевак.

К зелёной сцене — взор! С преданья
Начнись, игра, о днях моих,
где нет вины и покаянья —
забытых, призрачных, чужих.

Мелодии тех дней иначе
воспринимаю я теперь:
я слышу жалобы — и плачу,
но мне они чужды, поверь.

О, лик, на вечер обращённый,
ты — я, и плачу я, пока
твой жест, ещё не завершённый,
гласит, что ночь уже близка.

Как дует ветер! Затухая,
поют зелёные огни,
забыл про праздничные дни,
зал, в лунном свете утопая.

Портреты предков умилённы,
как тени из небытия,
пространство затхло от гнилья,
в круг собираются вороны.

Из-под окаменевшей маски
глядятся чувства прошлых дней
всё искажённей и больней —
заброшенно и без огласки.

И аромат садов унылый
к распаду ласково приник,
как тихий и дрожащий вскрик
над свежевырытой могилой.